Айша Искакова

Город: Астана

Возраст: 28 лет

Образование: Химико-технологический университет Праги, по программе «Болашак», бакалавр биохимии и биотехнологии, ЕНУ им. Гумилева, магистр биотехнологии

Место работы: научный сотрудник Национальной научной лаборатории биотехнологии коллективного пользования, Председатель совета молодых ученых Национального центра биотехнологии

Примечание: Победила в конкурсе «Инновационный Казахстан», в номинации «Технологический прорыв». Разработала проект по индивидуальной дозировке лекарственных препаратов. Член Совета Общенационального движения «Казахстан — 2050»

Одна из участниц проекта «100 будущих лидеров» Айша Искакова рассказала Vласти, как узнать, станет ли ребенок профессиональным спортсменом, не забывают ли ученые дни недели и можно ли относиться к себе, как к объекту исследований.

V: Слово «ученый» ассоциируется с каким-нибудь серьезным седовласым человеком, а вы — молодая милая девушка. Почему биотехнологии?

Часто на выбор профессии влияют родители. У меня сначала было так же. Я готовилась поступать на юрфак, и накануне выпускных экзаменов мама меня спросила: «А кем ты хочешь стать?» Узнав, что мне нравится химия — меня увлекают реакции, процессы, я участвовала в школьных олимпиадах, — мама, конечно, удивилась, но протестовать не стала. За два месяца до экзаменов я забросила юридические науки и занялась естественными.

V: Если бы мама не задала тот вопрос, вы бы пошли на юридический?

Скорее всего, рискнула бы — подала бы документы на обе специальности. Но мама меня поддержала, и это прибавило мне сил и желания.

V: А во время учебы в университете вы сменили специализацию?

На третьем курсе я поняла, что мне нравится не просто химия, а химия в каких-то живых процессах. Биохимию у нас изучают в медицинских вузах, но не с того ракурса, который был интересен мне. Поэтому единственным решением было поступать в зарубежный вуз. Подала документы на «Болашак» и поехала учиться в Чехию.

V: Проект, за который вам дали грант на конкурсе, назывался «Разработка молекулярных подходов к рационализации приема лекарственных средств». Можете перевести с научного на русский?

Это индивидуальный подбор дозировки на основе анализа ДНК.

В лаборатории, где я сейчас работаю, куда пришла сразу после бакалавриата, мы работали над одной большой программой «Генетический паспорт». Она состояла из нескольких проектов. Я занималась дозировкой лекарств. Нужно было выявить какие-то алгоритмы, маркеры, чтобы определить: вот этому пациенту с его генотипом нужна такая-то доза препарата, а вот у другого от такой дозы могут возникнуть побочные эффекты.

V: Речь идет о тяжелых лекарствах или вообще о любых?

Ну, вот, например, аспирин. Легкое лекарство? Да. Но есть люди, которым аспирин противопоказан. Фармакогенетику (раздел медицинской генетики и фармакологии, изучающий характер реакций организма на лекарственные средства в зависимости от наследственных факторов — V) можно применять к любому лекарству. Другой вопрос, оправдано ли это. Если побочный эффект — обычное головокружение, нет смысла делать дорогостоящие анализы, чтобы убедиться, что у вас будет это головокружение. А если препараты вызывают внутреннее кровотечение, если это угрожает жизни человека, я считаю, надо в обязательном порядке внедрять анализы в нашу медицину.

V: Пока это не делается?

Делается, и делаем это как раз мы. Мы оказываем такую услугу по одному препарату, который тормозит процесс свертываемости крови, нескольким медцентрам в Астане. Если назначить неправильную дозировку этого антикоагулянта, последствия могут быть опасными, до летального исхода. Мы подбираем правильную дозировку по данным анализа ДНК, весу, полу, расовой принадлежности, в зависимости от того, курит пациент или нет, есть ли сопутствующее заболевание. Тот конкурс идей, кстати, нам очень помог — начали налаживаться контакты с врачами, а это трудно, потому что они очень загружены и им не до науки.

В программе «Генетический паспорт» также были проекты, связанные с туберкулезом, с онкологией, естественно, потому что это одно из самых распространенных заболеваний в Казахстане. Мы изучали проблемы, которым могла бы помочь биотехнология.

V: Так генетический паспорт уже создан?

Почти. Программа как раз заканчивается.

V: Его же не нужно будет получать всем? Дело добровольное?

Конечно, это личная информация, и ваше право — делать анализ ДНК или не делать. Все эти процедуры должно четко регулироваться. Недавно к нам приезжала израильский медицинский генетик, заведующая лабораторией при медицинском центре, где лечат генетические заболевания. Она рассказала, как эти исследования проходят у них. Например, беременная женщина хочет узнать процент вероятности, будут ли у ее ребенка генетические заболевания или какие-то еще отклонения. В таких случаях нужно смотреть семейный анамнез. Если отец ребенка не согласен на такой анализ — а у ребенка от папы половина генетической информации, — его никто заставить не может.

V: Я послушала ваш видео-подкаст по этой теме. Вы сказали, что в генетическом паспорте будут рекомендации по питанию, образу жизни и даже выбору профессии. Как это вычисляется?

У нас есть проект «Спорт-генетика». В профессиональный спорт детей приводят рано, например, на гимнастику девочек отдают в 3-4 года. В таком возрасте еще непонятно, подойдет ли это девочке, вытянется она или нет. И наоборот, девушка, которая в свое время гимнастикой не занималась, в подростковом возрасте выглядит так, что понятно — с ее фигурой можно было бы стать гимнасткой. Все это можно будет предугадать заранее — по ДНК будет ясно, есть ли у человека такой-то потенциал. Допустим, быстро наращиваются мышцы или хорошая гибкость. Зная о предрасположенности или ее отсутствии, можно решить, стоит ли тратить время на спортивную карьеру или нет.

V: А образ жизни?

Генетический паспорт может включать в себя рекомендации, чем следует питаться, чтобы не полнеть, например. Или же по генам будет ясно, что человек, что бы он ни ел, все равно располнеет.

Конечно, бывают ошибки в прогнозах. Генетика — наука новая, находится в младенческом возрасте. Будет много новых открытий, я считаю.

V: Насколько я понимаю, исследования для генетического паспорта могут быть и по темам посерьезнее — по риску онкоболезней. Как думаете, захотят казахстанцы узнать о том, что их ждет тяжелая болезнь или нет? Иногда ведь хочется верить в психосоматические причины — они дают больше надежды, хоть это и не научный подход.

На самом деле, даже врачи говорят о таких вещах. Есть пациенты, которые умирают, несмотря на активное дорогое лечение, а есть те, на которых уже махнули рукой, а они вдруг выздоравливают. И эффект плацебо тоже есть.

Что касается спроса на генетический анализ, думаю, люди будут это делать, но, конечно, не все. Найдутся те, кто захочет знать прогноз, чтобы как-то спланировать жизнь, успеть привести дела в порядок, не знаю, помириться с кем-то. Другие предпочтут жить в счастливом неведении, сколько отведено.

V: А вы сами хотели бы узнать о таких рисках?

Сложный вопрос, на самом деле. Как ученый — да, было бы интересно. Как обычный человек — наверное, нет.

V: Можно вообще относиться к себе, как к объекту исследований?

Это очень трудно. Мне кажется, нужно быть фанатом своего дела, чтобы проводить эксперименты над собой, наблюдать. Не потому что мне жалко себя...Ну, конечно, и это тоже — это нормально, каждый человек себя любит. Но большая сложность в том, что ты не может оставаться объективным.

Когда мы берем на анализы образцы ДНК, мы не контактируем с пациентами — мы не должны сочувствовать, отдавать кому-то предпочтение. Надо дистанцироваться, чтобы исследование дало точные результаты.

V: В кино ученых часто изображают такими чудаками, которые не умеют застегивать пуговицы, забывают, какой сегодня день недели. У нас такие персонажи встречаются?

Ну, до такой степени, как это показывают в фильмах, нет. Но, знаете, любой стереотип возникает не на пустом месте. Есть характерные особенности — некоторая рассеянность, погружение в себя.

V: Вы сказали, что трудно налаживать контакты с медиками. А как они относятся к вашим идеям, без подозрений?

Нет, мы же аргументируем конкретными данными, статистикой. Вот сейчас работаем над проектом по сахарному диабету по инициативе медиков. Они попросили разработать дозировку, комбинации лекарств, потому что сами заметили: одна и та же доза по-разному влияет на пациентов.

V: Ваши исследования — дорогое удовольствие?

Да, дорогое. Но по сравнению с тем, что было 5-10 лет назад, цены значительно снижаются. Еще лет через 10 такие анализы будут доступны человеку среднего достатка. За рубежом, правда, все это намного дешевле.

V: Вы как-то сказали, что в Казахстане созданы хорошие условия для ученых. Вы имели в виду гранты?

Да, условия хорошие, это правда. Есть возможность осуществить любую идею. Конечно, есть критерии отбора для получения гранта, требования к результатам. Но если твоя идея действительно стоящая, и ты ее проработал, нет никаких ограничений. На мой взгляд, это прекрасный шанс для ученого.

V: Сколько времени вам понадобилось, чтобы подготовить заявку на грант?

На тот конкурс мне не пришлось как-то отдельно готовиться, потому что проект был в рамках программы «Генетический паспорт». Но сейчас я собираюсь подаваться еще на один грант — как раз по теме сахарного диабета. На подготовку ушло примерно полгода.

V: Вы однажды посетовали, что в Казахстане нет биостатистиков и биоинформатиков в вашей отрасли.

У нас скопилось много информации, которую нужно упорядочить и дать доступ к ней ученым, которые закончили биофак. То же прочтение ДНК — это большой массив данных. Обрабатывать их должен биоиформатик. У нас их нет. Мы сейчас сами все это осваиваем. Когда пишем статьи, приходится перелопачивать большой объем литературы по математике, статистике, биоинформатике. Потому что нельзя опубликовать сырые данные в хороших научных журналах — нужная статистическая обработка. И это не должны делать мы. Наше дело — получить сырые данные и передать их специалистам. Хотя, в каком-то смысле, это хорошо — дополнительные навыки появляются.

V: Все это — очень энергозатратно, наверное? На что вы переключаетесь, чтобы отдохнуть?

Наука хороша своим разнообразием — полдня можно обдумывать какую-то идею, потом просто отключить мозги и пойти ставить эксперимент. В это время не надо ни о чем думать — это уже сродни медитации.

Большую часть моей жизни занимает работа. Когда что-то увлекает, ждешь с нетерпением, когда закончатся длинные выходные. Хочется многое успеть. Я по натуре такой человек, которому не терпится быстрее получить результат.

V: Нетерпеливость как-то не сочетается с тем, что вы делаете — там же нужна точность, сосредоточенность?

Согласна. Именно занятие наукой помогло мне воспитать в себе терпеливость, дисциплину, причем начиная со студенчества. Без терпения в моей работе просто никак.